Грузимся в свой ЗИЛ и едем дальше. Оказывается, мы проехали всю длинную и вытянутую на много километров территорию производственного комплекса. Он тянется вдоль железной дороги с Юга на Север. На Юге Первая проходная, на Севере Четвёртая.
Подъезжая к проходной, видим по ту, внешнюю, сторону забора длинное, явно заброшенное здание. Оно чем-то похоже на те цеха комбината, мимо которых мы проезжали. Это так называемое 150-е здание. Здесь работала когда-то моя мать. Вот фото этого здания с внешней стороны.
В конце 60-х при переходе на центрифуги на комбинате высвободилась часть производственных площадей. Этот вот самый цех. Наверное, в нём раньше тоже стояли газодиффузные машины. Теперь он был комбинату не нужен и в нём решили разместить новое производство.
Так начинался Уральский Автомоторный завод, филиал московского ЗИЛа, некогда второе по значимости предприятие города. На нём и работали мои родители. Теперь завод влачит жалкое существование, а самый первый его цех оказался не нужным вообще никому. Очень грустно. Если хотите, можете посмотреть на «Свалкере» его интерьеры. http:///swalker.ru/zavodi/page,2,514-gigantskij-cex-avtomotornogo-zavoda-sverdlovskaya.html
А мы едем на Шестую. От других площадок УЭХК она отличается огромной площадью и ещё тем, что на ней нет предприятий, ставших самостоятельными в последнее время. Здесь только комбинат и все производства только ядерные.
На проходной нет кабинок с ПИН-кодами и весами. Женщина- прапорщик опять, в который уж раз проверяет наши паспорта.
Внутри завода совершенно неожиданно видим фонтан. Он сложен из плоских камней с медной чашей сверху. Я не вижу, течёт ли оттуда вода. Наверное, она струится тоненьким ручейком из чаши и стекает по камням. Прямо за фонтаном стена и дверь. «Цех-19». Здесь моют и чистят радиоактивные ёмкости и другое оборудование. Но нам не сюда.
-А вот там, слева беседка, в которой любил отдыхать Берия – говорит нам Кутырев.
Эту беседку, кстати, видно снаружи и я, проходя мимо, всегда о ней думал. Кто ж там сидит, отдыхает, курит, болтает, рассказывает анекдоты?
«Бериевскую» беседку время от времени красят и подновляют. Жаль, что наш фотограф её не заснял.
Где-то здесь же находится и конденсационно-испарительная установка. Наверное, не центрифуги, а именно она есть настоящее «сердце» комбината. Почему? Потому что центрифужных цехов несколько, а она одна. Центрифуги-то газовые. А именно она, эта установка, превращает гексафторид урана, тот самый желтоватый порошок, в газ. Испаряет. И потом она же после разделения на «горючую и негорючую» части превращает газ в порошок. Конденсирует.
А мы садимся в автобус и едем дальше. Проезжаем мимо стены 54-го цеха. Он самый большой на комбинате. Центрифуги там, за стеной стоят в семь ярусов. Но и сюда мы не заедем. Путь наш лежит в 53-й цех. Там тоже центрифуги.
Шестая и Седьмая площадки застроены не так плотно, как Первая и Четвёртая. Здесь растёт уже настоящий лес. Среди леса – длинные стены без окон. И совершенно безлюдно. Никто не ходит, не слоняется без дела, не курит на скамейках перед цехом. Все заняты, все работают. А может быть, бездельничают, но внутри цехов. Ведь из цеха просто так не выйдешь. Нужно пройти через пост.
Стоит столбик с надписью: «Место формирования технологической колонны». Что за колонна? Для чего её формируют? Автобус переезжает через один железнодорожный путь, потом через другой. Вдруг среди леса небольшая железная автобусная остановка. Это остановка внутреннего комбинатского автобуса. Расстояния большие, пешком ходить долго. Вот и ездит от проходных к цехам этот самый внутренний автобус.
Как говорит Константин Николаевич, в этом лесу растут грибы. Я подумал, что было бы очень интересно срезать один такой гриб, растущий внутри комбината и исследовать его на предмет радиоактивного заражения. Выбрать самый большой и крепкий гриб-подберёзовик. Или, как у нас говорят на Урале, красноголовик. И это исследование сделать публичным. С привлечением независимых экспертов. И если установят, что гриб этот пригоден для еды, то для радиофобии уже не будет места. А если нет?
В этом лесу, говорят, водятся бездомные собаки. Их, говорят, отстреливают, чтоб они кого не покусали. Однажды, прогуливаясь в окрестностях как раз этого места, я услышал выстрел, потом ещё один. Ох, и жутко мне стало. Выстрелы «оттуда» - это тревожно. Наверно, это как раз отстреливали диких собак.
А главное, где-то здесь водится знаменитая Комбинатская Лисичка. Про эту лисичку я тоже от многих слышал.
Сразу подумал, упомянут про неё или нет. И точно. Константин Николаевич сказал:
- А у нас тут в цехе лисёнка прикормили. Почти ручной, как собака.
Интересно было бы на эту лисичку посмотреть.
И вот подъезжаем к 53-ему цеху. Перед воротами нас встречает два человека. Один из них в белом халате и шапочке. Похож на врача.
-Вот и приехали, уже врачи нас встречают.
Человек в белом оказался начальником цеха. Он слегка удивлён. Конечно. Мы не иностранцы и не люди в пиджаках. До нас сюда возили только иностранцев и больших начальников. Мы едем по гостевому маршруту, который был разработан специально для них.
Заходим в цех. Здесь нас опять проверяют по спискам, смотрят паспорта. Кстати, эти ворота в цех – задние. Мы зашли в цех «с конца». Заходить «с начала» нам не положено. Наверное, там, в начале цеха есть некая «военная тайна», которую от нас скрыли. Что ж, это их право и обязанность – хранить свои тайны. Ворота огромные, железные. На них стоит какой-то хитрый электрический замок и толстый, наверное, сантиметров пять, круглый в сечении железный засов. Скорее всего, противотаранное приспособление. Чтобы никто, разогнавшись на машине, не смог протаранить ворота.
Начальник цеха рассказывает о его истории. Цех был построен в 1962 году. Его строили именно как центрифужный. Он не был переделан из газодиффузного производства как многие другие цеха. Он не так велик, как 54-ый, но всё равно производит впечатление. В «передней» цеха на стене нарисован большой пейзаж. Речка, омут, мостки, лес вокруг. Вернее не на самой стене, а на листах ДВП, которые к этой стене прикреплены. Живопись мы потом увидим и на стенах самого цеха.
И вот они, центрифуги. Серые цилиндры, стоящие в четыре яруса. Между ними разноцветные трубы. Ряды центрифуг. Один ряд во всю ширину цеха, за ним второй, третий, десятый, сотый. А цех уходит далеко-далеко. Почти за горизонт. Его длина – более километра. И вой. Не громкий, но пронзительный. На одной высокой ноте. Это поют центрифуги.
Елена Альфредовна говорила, что нельзя почувствовать, как вращается центрифуга, это можно только услышать. Что у каждой центрифуги свой голос. Сейчас мы это слышим. Правда своего голоса услышать не удаётся. Только вой. Вой сотен тысяч работающих центрифуг. Не похожий ни на что.
Я спрашиваю, какая сила заставляет вращаться центрифугу. Начальник цеха отвечает мне, что это электрический моторчик, мощностью 30 ватт. Он вращает цилиндр со скоростью 1500 оборотов в секунду или 90 тысяч оборотов в минуту. Для сравнения мой наждак развивает только три тысячи оборотов в минуту. Сверху центрифуга держится на магнитном подвесе, а снизу опирается на подпятник из корунда. Корунд – это драгоценный камень, в древности его называли яхонт. Яхонтовые мои, можно сказать про центрифуги. Внутри центрифуг агрессивный газ и глубокий вакуум. А они вращаются и «поют».
Разноцветные трубы – это для газа. Желтые трубы – питание. По ним поступает к центрифугам «сырьё» - уран необогащённый. Красные трубы – по ним отводится уран обогащённый. И синие трубы – по ним обеднённые остатки идут в «отвал».
В природном необогащённом уране содержится всего 0,7 процента урана -235. Нужно поднять его содержание до 5 процентов. Это не такой уж быстрый процесс, его проводят в несколько стадий. Здесь, в 53-ем цехе начальные стадии. Потом уран обогащают дальше уже в других цехах.
В цехе нет окон, потому что так легче поддерживать одинаковую во все времена года температуру, необходимую для производственного процесса. Поддержанием температуры занимается климатическая установка. Летом она охлаждает воздух.
-А зимой?
-Зимой цех находится на самоотоплении. Тепла, которое выделяют центрифуги вполне достаточно для того, чтобы обогревать всё это гигантское помещение.
Специальная система следит за правильностью работы центрифуг. Если где-то случится поломка, поступает сигнал в диспетчерскую и выезжает на велосипеде механик. Велосипед тут нужен из-за больших расстояний. Пока пешком дойдёшь в конец километрового цеха. Неисправную центрифугу отсоединяют от газовых труб и отправляют на промывку.
Чем вокруг «ядернее», тем скуднее становятся выложенные фото. Если в неядерных цехах фотографий было много, то здесь увы… И не вините меня в этом. Такова суровая специфика режимного объекта. Например, в центрифужный цех фотограф с нами даже и не зашёл. А дозиметр показал 109-112 нанозивертов в час. Прошу мне верить на слово, ибо фотографию, подтверждающую это, предъявить не могу.
Чтобы проиллюстрировать свои слова хоть чем-то, выложу здесь фото из Ангарска, найденное в Интернете. В 53-ем цехе всё примерно такое же. Центрифуги в четыре яруса, разноцветные трубы и спиральные лесенки, ведущие наверх.
-А можно центрифугу потрогать?
-Можно.
Мы по очереди прикладываем пальцы к серому металлу. Бьётся ли сердце? Бьётся, но совершенно без вибраций. Его биение нельзя почувствовать, можно только услышать - вспоминаю я слова Головлёвой. А под рукой только прохлада металла.
Мы выходим из цеха. На площадке стоит машина. Обыкновенная белая «четвёрка». Кто ж может ездить на обыкновенной, совсем не служебной с виду машине в таком необыкновенном месте? Но спросить не решаюсь.
Склад гексафторида находится где-то рядом. Проходная –красивый домик, никак не вяжущийся с окружающим индустриальным пейзажем. Будь он в другом месте, в нём бы мог располагаться детский сад. На этом фото из музея домик видно.
А прямо за домиком стоит огромный погрузчик. Вот такой. Называется «Кальмар». Эти колёса, наверное, в рост человека. Жуткая машина. Подобной техникой грузят в портах большие контейнеры.
Наш же погрузчик предназначен для того, чтобы брать, поворачивать и ставить длинные круглые бочки с гексафторидом.
А вот и сами бочки. Их много. Часть из них серые, остальные белые.
-А почему цвет разный?
-Просто так покрасили.
На бочках английские надписи.
Выше я рассказывал о программе ВОУ-НОУ. Вот для неё и устроен этот склад. Из США морем привозят низкообогащённый гексафторид для того, чтобы здесь разбавить его оружейным ураном, вынутым из ракет. Полученный таким способом энергетический уран отправляют обратно в США. Американцы имеют право раз в год посетить этот склад. Как-то раз приезжали, но больше своим почётным правом так и не воспользовались.
Бочки довольно надёжные, снабжены рёбрами жёсткости. Они из толстой стали и довольно устойчивы к качке на судне и сейсмическому воздействию. Бочки наполнены жёлтым порошком не до конца. Должно оставаться место для газа, который получается при их нагревании.
Раз в пять лет эти бочки проверяют, раз в десять лет красят.
Уровень радиации на всей территории УЭХК нигде не был угрожающим.
Я мало что понимаю в этих нанозивертах. Говорят, что 74 - это мало. И 112 тоже немного. Для сравнения на Фукусиме 0.9 зиверта в час (на обломках реактора).
http:///www.mr66.ru/index.php/article/archive/18838 Полтора-два часа, проведённые в компании с такими обломками и можно заболеть лучевой болезнью.
Но я знаю одно. Радиация-штука подлая. Она имеет свойство накапливаться в организме человека. И разные люди реагируют на неё по-разному. Одни болеют, а другие сохраняют завидное здоровье до преклонного возраста. Кстати, новоуральский долгожитель, который прожил больше ста лет, тоже работал на УЭХК.
Меня успокоили, сказав, что эти бочки не останутся тут на вечные времена. Обеднённый уран станет топливом для атомных электростанций нового типа. Такие АЭС появятся в недалёком будущем.
И ещё мне сказали вещь совсем уж отрадную. Сказали, что сброс радионуклидов в Нейво-Рудянский пруд был прекращён четыре года назад.
-Так что теперь это чистое озеро.
В чистоте родного пруда, в котором я ловил рыбу, я усомнился. Шестьдесят лет сливали туда грязь, а четыре года не сливают. Наверное, немало радиации впитал за это время в себя ил на его дне.
Я читал, что в Чернобыльской зоне автомобили разделялись на «чистые» и «грязные». На «грязных» ездили только внутри зоны заражения. Отмыть эти машины было невозможно. Радиация въедалась в них намертво. На территории УЭХК я не заметил такого транспорта, выезд которому в город был бы закрыт. Наверное, только упомянутому погрузчику въезд в город закрыт. Но это только из-за его размеров. Значит, комбинатские машины отмыть можно. И радиация внутри УЭХК не столь уж высока.
Это, кстати, и неудивительно. Ядерные объекты разделяются на четыре группы опасности. УЭХК относится к третьей, предпоследней группе. К первой группе, самой опасной, относятся АЭС и те производства, где есть ядерные реакторы. В том числе атомные ледоколы и подводные лодки. Реактор-это место, где идёт реакция. Место, где идёт ядерное горение, по существу, небольшой ядерный взрыв, растянутый во времени. На втором месте производства, где имеют дело с «выгоревшим» ураном. С тем, что был вынут из реакторов. Он гораздо радиоактивнее урана «не горевшего». На УЭХК нет ни реакторов, ни «выгоревшего» урана. Вот поэтому УЭХК и относится к предпоследней группе. Наверное, и предприятия, где делают ядерные боеголовки, тоже относятся к третьей группе. На них уран тоже «не горевший».
А мы грузимся в автобус и едем назад в музей пить чай.
Проезжаем мимо «головы» 53-его цеха. Здесь тоже стоит фонтан. Железные лепестки вокруг «стебля» с водой.
Journal information