Ещё давным-давно один мой знакомый священник отец Фома купил альбом с работами Геннадия Райшева. Мы долго рассматривали этот альбом, вглядываясь в расплывчатые, перетекающие друг в друга краски живописи и чеканные штрихи графики. А потом он сказал:
-Райшев хороший художник, но ведь он же язычник, уйгур.
Я тогда сказал, что он всё же не уйгур, а представитель народов северных.
-Но всё равно язычник. Вот картина "Три бога". Он же их видел, видел.
Случился этот разговор в начале девяностых. И с тех пор я запомнил и самого Райшева, и его картины. Все эти "мужички салымские" и "женщины-берёзы". Не сказать, что они мне нравились. Но что-то колдовское и притягательное в них было. Странная жизнь и странная смерть. Судьба лесных людей, далёкая и таинственная, как жизнь древних инков. Их хотелось рассматривать. Иначе не запомнился бы мне Райшев. И не думал я, что когда-нибудь увижу его картины своими глазами. Да и откуда бы? Ведь он живёт где-то на краю света, в Ханты-Мансийске. А знаете где Ханты-Мансийск? Мне недавно рассказали:
-Едешь на поезде до Пыть-Яха, а оттуда ещё часа три на маршрутке.
И вот недавно я встретил картины Райшева в Тюмени, в том самом музее, где у нас проходил конкурс. Я шёл мимо зала, где должны соревноваться мастера ручного ткачества и вдруг остановился. Я узнал, хоть было и далеко, и не слишком видно.
-Это ведь он. Его картины.
Причём картины были те самые, что я видел много лет назад в альбоме.
"Изначальное".
Зелёный народ зелёного мира. Люди как продолжение природы. И вьётся верёвочка от потомков к предкам. И чем древнее поколение, тем более оно расплывчатое, как отражения в воде. И вся извилистая линия жизни восходит к небесному человеку, который как-будто стреляет из лука. Но нет у него в руках ни лука, ни стрелы. Кто он, этот человек? Или это бог Торум? Само это имя я вычитал у Шесталова, а Шесталова запомнил, увидев его портрет в том самом альбоме.
"Хозяйка Югана".
Фигура женщины в лодке на воде. Человек, вырастающий из мира, как часть его, как растение, как лист. Человек без индивидуальных черт лица. Вечный, как сама река и лес по её берегам.
"Кукушка".
Странный и даже зловещий образ. Как-будто говорит:
-А ну-ка, мир человеческий, сколько тебе ещё осталось лет?
"Над Обью".
Мир в тумане, огромная вода, невидимые берега, крошечные лодки маленьких людей. И нити серебряных дождей. Призрачный мир, в котором не разберёшь, где вода, а где небо.. Серебристый, красивый и пугающий. Мир, который растворяет. И только чайкам ничего не страшно в этом мире.
"Российские дали".
Бесконечность. Но какая-то странная. Тут и тропические острова, и деревни, и полоски леса. Как-будто карта неведомых пёстрых земель, которые кому-то приснились. И символ передвижения по этим призрачным пространствам - такая же призрачная, сказочная тройка, нарисованная одной линией. Три дуги, три точки-колокольчика.
"Реквием".
Смерть как счастье. Венок на воде - счастье, любовь. И мир, который оплакивает человека, уплывшего "на ту сторону". Мир - хребет и печальная процессия одновременно.
И последняя картина, названия не помню. Подобный сюжет часто встречается у Райшева. Это вся его "вселенная". Купол неба, а под ним - люди и вещи, и символы. Вещи-символы. Иногда самые простые. Лодка, шкурка пушного зверя, морда для ловли рыбы. Иногда непонятные. Идолы и родовые знаки. И всё это выглядит так, словно высечено на скале. Непонятный рисунок - петроглиф.
И всё творчество Райшева - это такой вот петроглиф. Который всем виден, но никем не разгадан до конца. Даже когда он пишет Конька-Горбунка (есть у него картины и по "Коньку", правда я их вживую не видел).
Journal information